Неточные совпадения
— Я не хочу протекционной системы не для выгоды частных лиц, но для общего
блага — и для низших и для
высших классов одинаково, — говорил он, поверх pince-nez глядя на Облонского. — Но они не могут понять этого, они заняты только личными интересами и увлекаются фразами.
Этим объяснялось для Нехлюдова то удивительное явление, что самые кроткие по характеру люди, неспособные не только причинить, но видеть страданий живых существ, спокойно готовились к убийствам людей, и все почти признавали в известных случаях убийство, как орудие самозащиты и достижения
высшей цели общего
блага, законным и справедливым.
Прочтя нагорную проповедь, всегда трогавшую его, он нынче в первый раз увидал в этой проповеди не отвлеченные, прекрасные мысли и большею частью предъявляющие преувеличенные и неисполнимые требования, а простые, ясные и практически исполнимые заповеди, которые, в случае исполнения их (что было вполне возможно), устанавливали совершенно новое устройство человеческого общества, при котором не только само собой уничтожалось всё то насилие, которое так возмущало Нехлюдова, но достигалось
высшее доступное человечеству
благо — Царство Божие на земле.
Ценность национальности в истории, как и всякую ценность, приходится утверждать жертвенно, поверх
блага людей, и она сталкивается с исключительным утверждением
блага народа, как
высшего критерия.
Русский человек будет грабить и наживаться нечистыми путями, но при этом он никогда не будет почитать материальные богатства
высшей ценностью, он будет верить, что жизнь св. Серафима Саровского выше всех земных
благ и что св.
Тот взгляд на жизнь, который я называю историческим лишь в противоположность частному и который, в сущности, религиозный, — ценности ставит выше
блага, он принимает жертвы и страдания во имя
высшей жизни, во имя мировых целей, во имя человеческого восхождения.
Жесткость совсем не есть жестокость, она есть свойство духовное, а не биологическое, — жертва низшими состояниями духа во имя
высших состояний, жертва элементарными
благами во имя восхождения и эволюции человека.
Высшую любовь — потому что в благополучном его разрешении заключалось, по их воззрению, все
благо, весь жизненный идеал;
высшее нравственное убожество — потому что, даже в случае удачного разрешения вопроса о пропитании, за ним ничего иного не виделось, кроме пустоты и безнадежности.
— Отвори же! Понимаешь ли ты, что есть нечто
высшее, чем драка… между человечеством; есть минуты блага-а-родного лица… Шатов, я добр; я прощу тебя… Шатов, к черту прокламации, а?
Господь бог так
благ к
высшим существам мироздания, что не хотел их стеснить даже добром.
«Неразумно, — говорит человек общественный, — жертвовать
благом своим, своей семьи, своего отечества для исполнения требований какого-то
высшего закона, требующего от меня отречения от самых естественных и добрых чувств любви к себе, к своей семье, к родине, к отечеству, и, главное, опасно отвергать обеспечение жизни, даваемое государственным устройством».
Опирать всю силу государства на войске было свойственно тому времени, когда
высшие понятия о
благе и величии народов не были еще выработаны.
Он благороден, честен (хотя часто и не платит долгов); с жаром рассуждает не о пустяках, а о
высших вопросах; уверяет, что готов пожертвовать собою для
блага человечества.
Любовь к общему
благу он признает весьма сильною в народе и только
высший класс общества считает удалившимся от этой любви, по причине заражения его философскими началами полковника Вейсса.
«Совершенная цивилизация состоит, по нашему мнению, в
высшем развитии умственных и нравственных способностей всех лиц, составляющих нацию, — в развитии, приспособленном к возможно большему
благу всех и каждого».
«Я же, со своей стороны, — так заканчивался этот циркуляр, — за
благо признаваю, в силу облекаемой власти и политического равновесия, как равно и
высшего соображения причин, клонящих намерение к строжающему нейтралитету, то имеешь ты, старшина (имярек), с прочею низкою властию приложить всемерное старание под страхом в противном могущем быть случае наистрожайшего штрафования, не исключая личной прикосновенности по закону и свыше…
Священник. Церковь освящает, что ли, так сказать, семью, и отцы церковные благословляли, что ли, семью, но
высшее совершенство требует, так сказать, отречения от земных
благ.
Только бы его, здоровья, — с ним ничего не страшно, никакие испытания; его потерять — значит потерять все; без него нет свободы, нет независимости, человек становится рабом окружающих людей и обстановки; оно —
высшее и необходимейшее
благо, а между тем удержать его так трудно!
Жизнь, какая бы ни была, есть
благо, выше которого нет никакого. Если мы говорим, что жизнь зло, то мы говорим это только в сравнении с другой, воображаемой, лучшей, жизнью, но ведь мы никакой другой лучшей жизни не знаем и не можем знать, и потому жизнь, какая бы она ни была, есть
высшее, доступное нам,
благо.
Для животного
благо телесной жизни и вытекающее из этого продолжение рода есть
высшая цель жизни.
Мы все в этой жизни как неуки-лошади, обратанные, введенные в хомут и оглобли. Сначала бьешься, хочешь жить для себя, по своей воле, ломаешь оглобли, рвешь сбрую, но не уйдешь, умаешься. И только когда умаешься, забудешь о своей воле, подчинишься
высшей воле и повезешь, — только тогда найдешь успокоение и
благо.
Хозяин поставил своих работников в такое положение, что, исполняя то, что он показал им, они получают
высшее, доступное их воображению,
благо (
благо душевной радости), а они просят его о чем-то. Если они просят, то это значит только то, что они не делают то, что им предназначено.
Прерывать свое упитыванье, лишь начавшееся при столь счастливых обстоятельствах, и прерывать его, быть может, на неопределенное время для каких-нибудь деловых разговоров, это значило бы лишить себя одного из
высших наслаждений
благами жизни и погрузиться на весь остальной день в самое неприятное расположение духа.
«Это упорство, — писал фельдмаршал, — показала она в последнее со мною свидание, когда ни Доманский, ни она не прибавили ни слова к данным прежде показаниям, несмотря на то, что обоим обещаны были, казалось бы,
высшие из земных
благ, каких они желают: ему — обладание прекрасною женщиной, в которую он влюблен до безумия, ей — свобода и возвращение в свое графство Оберштейн.
И вольная смерть Его, порожденная злом мира, есть
благо и
высшая ценность.
Вместе с тем человек есть существо, устремленное к
высшим ценностям и
благам, к
высшему, божественному бытию.
Ни то, ни другое существование мы не знаем, а только видим, наблюдаем вне себя. Только закон нашего разумного сознания мы знаем несомненно, потому что он нужен для нашего
блага, потому что мы живем этим сознанием; не видим же его потому, что не имеем той
высшей точки, с которой бы могли наблюдать его.
Он не может не видеть и того, что, при допущении такого же понимания жизни и в других людях и существах, жизнь всего мира, вместо прежде представлявшихся безумия и жестокости, становится тем
высшим разумным
благом, которого только может желать человек, — вместо прежней бессмысленности и бесцельности, получает для него разумный смысл: целью жизни мира представляется такому человеку бесконечное просветление и единение существ мира, к которому идет жизнь и в котором сначала люди, а потом и все существа, более и более подчиняясь закону разума, будут понимать (то, что дано понимать теперь одному человеку), что
благо жизни достигается не стремлением каждого существа к своему личному
благу, а стремлением, согласно с законом разума, каждого существа к
благу всех других.
Для животного, не имеющего разумного сознания, показывающего ему бедственность и конечность его существования,
благо личности и вытекающее из него продолжение рода личности есть
высшая цель жизни. Для человека же личность есть только та ступень существования, с которой открывается ему истинное
благо его жизни, не совпадающее с
благом его личности.
«Невозможно жертвовать своей жизнью для
блага других», а стоит человеку познать это чувство, и смерть не только не видна и не страшна ему, но представляется
высшим доступным ему
благом.
Да как же и не быть этому в нашем мире, когда прямо признавалось и признается теми, которые считаются учителями других, что
высшее совершенство отдельного человека есть всестороннее развитие утонченных потребностей его личности, что
благо масс в том, чтобы у них было много потребностей и они могли бы удовлетворять их, что
благо людей состоит в удовлетворении их потребностей.
Об этой-то Елизавете Андреевне и вспомнил Серж, возымев «
благое намерение» совершить первую подлость. Он ей понравился, это несомненно. Да и что же в этом удивительного? Он… красив… богат… Остальное пойдет как по маслу… Обмануть своего старого товарища… совратить с истинного пути эту женщину — полуребенка… до сих пор такую любящую, такую верную… разбить его счастье… убить эту любовь… разве это не будет подлостью
высшей пробы… приятной и шикарной?..
Высочайшее его
благо,
высшая пища его духа или пара животного, заключалось в том, чтобы находиться при первом человеке в империи.
Мир между людьми есть
высшее доступное на земле
благо людей.
Так что, вникнув в сущность свойств души человеческой, мы увидим, что она такова, что отвечание злом на зло заставляет ее страдать, и напротив, отвечание любовью на зло дает
высшее доступное ей
благо.
Летом еще в 1809 году, Пьер вернулся в Петербург. По переписке наших масонов с заграничными было известно, что Безухов успел за границей получить доверие многих высокопоставленных лиц, проник многие тайны, был возведен в
высшую степень и везет с собою многое для общего
блага каменьщического дела в России. Петербургские масоны все приехали к нему, заискивая в нем, и всем показалось, что он что-то скрывает и готовит.
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на
высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за всё совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, имеющее как и каждый человек, свои личные привычки, страсти, стремления к добру, красоте, истине, — что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на
благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, т. е. читанием книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Христианское учение в его истинном значении, признающее
высшим законом жизни человеческой закон любви, не допускающий ни в каком случае насилие человека над человеком, учение это так близко сердцу человеческому, дает такую несомненную свободу и такое ни от чего не зависимое
благо и отдельному человеку, и обществам людей, и всему человечеству, что, казалось бы, стоило только узнать его, чтобы все люди приняли его за руководство своей деятельности.
Вместо прежних, угодных Божеству, целей народов: иудейского, греческого, римского, которые древним представлялись целями движения человечества, новая история поставила свои цели —
благо французского, германского, английского и, в самом своем
высшем отвлечении,
благо цивилизации всего человечества, под которым разумеются обыкновенно народы, занимающие маленький северозападный уголок большого материка.
И если ты несчастлив, — а я знаю, что ты несчастлив, — подумай о том, что то, что предлагается тебе здесь, выдумано не мною, а есть плод духовных усилий всех
высших, лучших умов и сердец человечества, и что в этом одном единственное средство избавиться тебе от твоего несчастья и получить величайшее
благо, доступное человеку в этой жизни.
Отчего же люди не делают того, что Христос сказал им и что дает им
высшее доступное человеку
благо, чего они вечно желали и желают? И со всех сторон я слышу один, разными словами выражаемый, один и тот же ответ: «Учение Христа очень хорошо, и правда, что при исполнении его установилось бы царство бога на земле, но оно трудно и потому неисполнимо».
Я знаю, что выхода другого нет ни для меня, ни для всех тех, которые со мной вместе мучаются в этой жизни. Я знаю, что всем, и мне с ними вместе, нет другого спасения, как исполнять те заповеди Христа, которые дают
высшее доступное моему пониманию
благо всего человечества.
Учение Христа о труде и плодах его выражено в рассказе о насыщении 5 и 7 тысяч двумя рыбами и пятью хлебами. Человечество будет иметь
высшее доступное ему
благо на земле, когда люди не будут стараться поглотить и потребить всё каждый для себя, но когда они будут делать, как научил их Христос на берегу моря.